Пить. Единственное желание, которое бьётся в мозгу раскалённой до красна мыслью. Оно обжигает, заставляя облизывать разбитые в кровь губы языком, сухим и острым как наждачка, надеясь подарить самому себе хоть немного влаги. Сколько он уже здесь? Неделю, две? Вечность? Обманывая других ложными улыбками, добрым тоном, Мукуро сам стал пленником иллюзии. Проигравший, растоптанный и совершенно опустошённый - Бьякуран отобрал у него всё.
Чем это можно было назвать? Платой за собственную самонадеянность или же просто очередным поворотом судьбы, наотмашь хлестнувшим перчаткой по лицу? Дуэль с самим собой. Который раз он уже оказывается в ситуации, подобной этой? О, даже считать не стоит. Потому что так будет только больнее. Сердцу или что там у него находится? Душа уже давно горит в Аду, расплачиваясь за старые деяния. Наверное, это даже правильно. Вот только тело тоже страдает, проходит поочерёдно все круги Ада.
Первый всегда наступает неожиданно: дверь в темницу открывается с тихим скрипом. Пришёл мучитель. Единственный, кто приходит в его камеру, чтобы поговорить. Поиздеваться, вернее будет сказано.
- Как поживает мой дорогой пленник? ~ Надеюсь, достаточно отдохнул за ночь? - голос Бьякурана как всегда сочится приторной сладостью. Это раздражает.
Мукуро только усмехается в ответ. Отдохнуть, когда твоё тело - один сплошной синяк с сеточкой различных ран, которые всё никак не хотят затягиваться... Да это же просто предел мечтаний!
Тихо звенят цепи, день и ночь удерживающие руки иллюзиониста над головой. Этот звук, как и голос Бьякурана он уже научился воспринимать как должное. Хотя, ненависть к ним от этого меньше не становится.
Рокудо обычно сам не понимает, как они переходят ко второму кругу Ада. Бьякуран просто долго что-то рассказывает, с интересом разглядывая его лицо, будто ожидая чего-то. Отвечать что-то? К чёрту! И дело даже не в гордости, которую Мукуро уже давно запихнул куда подальше. Он банально не может. Во рту настолько сухо, что даже приоткрыть губы получается с трудом - корка спёкшейся крови делает их непослушными, чужими.
- Мукуро-кун хочет чего-то?~– Бьякуран чуть наклоняет голову набок, обходя прикованного цепями иллюзиониста и улыбаясь своей фирменной улыбкой самой гадкой на свете твари.
Рокудо всегда медлит с ответом – взвешивает, стоит ли опуститься до разговора с этим беловолосым боссом Мильфиоре. И если он решается, начинается третий круг Ада.
- Пить… - тихий..не голос, шорох скорее. Не узнать того старого Мукуро, куфуфукающего на каждого встречного. Слова застревают в горле, не желая выходить наружу.
- Какая досада.~- вновь эта улыбка. Рокудо многое бы отдал, чтобы стереть её с лица своего мучителя. Один раз он уже попробовал. Не получилось. И вот она, плата за это. – Именно сегодня я совсем забыл принести тебе воды.~ - Бьякуран издаёт притворно грустный вздох и качает головой. – Вот уж не ожидал, что сильный когда-то иллюзионист окажется так зависим от обыкновенных человеческих желаний.~
Тихий смех беловолосой сволочи заставляет бессильно уронить голову на грудь, закрывая глаза и в который раз молча признавая своё поражение. Он знает, что за этим последует и уже внутренне готов к четвёртому кругу Ада, приближающего его к концу пути.
Не открывая глаз, Мукуро слушает шуршание, раздающееся сразу отовсюду. Тело прошибает нервная дрожь, когда его касается острое, холодящее кожу, лезвие. И вновь возвращается та боль – с каждой возрождённой раной, пылающей на теле ярким лотосом, распускающим свои кровавые цветы. Это даже можно назвать традицией – Бьякуран, с улыбкой счастливого ребёнка режущий тонким лезвием кожу Мукуро и растравливая старые раны, нанесённые ещё в ту самую, первую битву. С губ слетает тихий стон, заставляющий босса Мильфиоре выронить лезвие из своих тонких, привыкших к убийству, рук.
- Прости, я кажется, увлёкся. ~– Бьякуран с улыбкой достаёт из кармана одну зефиринку, с почти детским интересом проводя белым лакомством по открытым ранам, собирая не успевшую свернуться кровь и разъедая края раны сахарной пудрой. Пальцы аккуратно держат приторную, солёную от крови иллюзиониста сладость, боясь запачкаться. Во всех движениях Бьякурана сквозит аристократическая брезгливость – окрасить своё белое одеяние в алый цвет ему вовсе не хочется. Ощущая, как на кончики пальцев медленно стекает чужая кровь – горячая, даже обжигающая в первый миг прикосновение, он недовольно хмурится, позволяя себе на мгновение убрать с лица издевательскую улыбку.
- Скажи «ам», Мукуро-кун~. – Пятый круг Ада начинается с тихого смеха над самым ухом. Рокудо медленно приподнимает голову, с ненавистью смотря на своего мучителя – есть зефир с привкусом собственной крови кажется ему дикостью. Всё тело ноет от тупой боли, выжигающей нутро изнутри и распространяющейся от свежих порезов до самых кончиков давно затёкших пальцев. Мукуро с трудом фокусирует взгляд на поднесённом к самым губам зефире, стараясь отвернуться от резко пахнущего его же кровью лакомства. Он пропускает момент, когда тонкие пальцы Бьякурана почти нежно берут его за подбородок, вздёргивая наверх и проводя красным, цвета спелой вишни, зефиром по губам, смазывая их кровью. Иллюзионист невольно облизывается, прикрывая глаза и стараясь не смотреть на лицо босса семьи Мильфиоре. И почти давится, когда этот самый босс настойчиво проталкивает зефир ему в рот, пользуясь тем, что его губы чуть приоткрыты. Пустыня во рту вспыхивает с новой силой – единственное, что подарила Мукуро эта солёная сладость – это ещё большая жажда.
- Ублюдок.. – Иллюзионист скривился, внимательно смотря на Бьякурана. Белые волосы, такого же цвета одежда и будто приклеенная, слегка издевательская улыбочка. Аккуратист во всём – даже в своих изощрённых издевательствах. Каким же наверное он, Мукуро выглядит жалким на его фоне – израненный, избитый, с затёкшими руками и спёкшимися от крови губами.
- Мукуро-кун хочет что-то ещё?~
- Пить…
Бьякуран в ответ только улыбнулся, поворачиваясь на каблуках и выходя из камеры, оставляя Мукуро в одиночестве. Так начался шестой круг Ада. Последний, из когда-то освоенных иллюзионистом.
Вновь тихий звон цепей, сковывающих руки. Он уже настолько ненавистен и привычен, что стал напоминать Мукуро колыбельную – вроде и раздражает и уснуть помогает. Иллюзионист вымотан очередной потерей крови – с каждым разом ему даётся это всё труднее и труднее. Будь у Бьякурана поменьше фантазии, быть может, было бы и легче…вот только, он всякий раз придумывает что-то новое. Мукуро чувствует себя куклой в руках маленького ребёнка: Бьякуран каждый день ломает его то так, то эдак, ставя собственные эксперименты и с интересом ожидая, когда же у игрушки наконец что-нибудь сломается.
Предавшись своим безрадостным мыслям, Мукуро сам не заметил как уснул. Убаюканный лязганьем цепей, он даже не заметил, что дверь в его камеру вновь открылась, впуская Бьякурана. Поэтому, когда последний прижался к его губам, даря из своего рта крупицы набранной под ближайшим краном воды, Рокудо смог лишь благодарно принять их, жадно глотая спасительную жидкость и приоткрывая глаза, возвращаясь из небытия дремоты.
- Куфуфу~
Мукуро едва заметно улыбнулся, смотря на своего вечного мучителя. Ради подобных моментов, он был готов проходить Ад раз за разом.
Ведь всякий раз он получал достойную плату за свои мучения.

Горячий воздух вырывается изо рта облачками белого пара. Каждый шаг - это всего лишь пятьдесят сантиметров, приближающие к окончанию этого холодного кошмара. Ещё восемьдесят девять тысяч четыреста девяносто девять шагов. Какие пустяки, казалось бы.
Он нарочно идёт как можно медленнее, внимательно смотря куда ставит ногу и касаясь кончиками пальцев бетонной стены - перчатки он снял ещё в самом начале, чтобы ощутить весь путь каждой клеточкой своего тела. Прочувствовать, понять - что он ещё может сделать?
Никакого единства в сооружении - блок на блоке, бетон, впитавший в себя жизни ни в чём невинных людей, хаос, непорядок, жестокость и много проволоки - вот что это. Граница? Убийца - безжалостная, жестокая. Вечная. У неё нет сердца, поэтому она решила отобрать этот алый орган у него. Экспериментатор - приятно, наверное, смотреть, как трепещущее в страхе сердце разрывает пополам. Его уже не забрать обратно. Плен, клетка - все углы острые, ранящие, стоит только неосторожно коснутся. Левая рука и впрямь уже вся в крови - жадная, она забирает всё, до чего может дотянуться. Ненасытная - он останавливается и рисует дрожащей рукой багрово-красный рисунок, застывающий на морозе знаком Свастики. Плевать, что это просто иллюзия - он всё равно не умеет рисовать и сказать точно не может.
Шаг, шаг, ещё шаг. Бетонная крошка забивается в кровоточащую ладонь - ранить, покалечить - как можно сильнее, втоптать, чтобы он не сумел дойти.
Половина пути.
Ночью здесь особенно холодно: иссиня чёрное небо - на нём даже звёзд не видно. Одна луна, тоскливо озаряющая внезапно нагрянувшего монстра своими холодными лучами. Как всё это началось? Чем закончится? В поисках ответа на эти вопросы, он готов пройти этот путь ещё не один раз - плевать, что на это у него есть только ночь. Плевать, что он слишком слаб, чтобы справится с этой задачей.
Падая от усталости на холодный снег и кусая от отчаяния губы - Людвиг обещает себе, что вернётся сюда вновь. Пройдёт до конца этот тяжёлый путь. Чего бы ему это не стоило.